Рыцарь должен был благородным и отважным. А еще добрым, мудрым, христолюбивым и всегда верным своему лорду и своей клятве. Кодекс рыцаря со времен его написания в самом начале классического Средневековья предписывал благородному воинскому сословию следовать вслед за величайшими из рыцарей, перенимая от них лучшее. Например, милосердие к человеку. Даже если человек этот только что поверженный тобой враг.
Хотя, конечно, довольно сложно проявлять милосердие к тому, кто совсем недавно пытался тебя убить. И даже не потому, что ты зол на него, совсем нет. Злость к ближнему своему в кодексе рыцаря как раз порицается самым решительным образом. Все дело в том, что твой поверженный или пока еще не поверженный враг забронирован по самые брови, а обычно ведет себя так, что и на приличного человека то вообще не похож. Как тут проявить настоящее рыцарское милосердие? Казалось бы, неразрешимая дилемма.
Но, как известно, уныние есть смертный грех, а трудности даются нам Господом только для того, чтобы, преодолев их, ты стал сильнее. И поэтому, дабы оставаться образцом добродетели и не посрамить своей чести даже в такой сложной ситуации, благородный человек в те далекие времена всегда помнил, что есть настоящее рыцарское милосердие.
Длинный, граненый, отлично заточенный клинок длинной в три ладони. Узкий, как путь в райские кущи, и тяжелый, как грехи человечества. Клинок, что был назван мизерикордия. то есть, собственно, "милосердие".
С приходом классического Средневековья Европейские рыцари начали бронироваться с поистине устрашаемой скоростью. Уже в начале XII века, получив полноценный кольчужно-поддоспешный - комплекс, рыцарь стал полностью доминировать на поле боя. Убить его стало задачей не то чтобы сложной, а почти нереальной.
Нет, конечно, их с похвальной частотой убивали, но все же защищенность военной элиты достигла каких то совершенно абсурдных показателей. Качественную длинную кольчугу, надетую на гамбезон, было непросто пробить, даже когда воин бывал повержен на землю и, казалось бы, становился совершенно беспомощным.
Практически все оружие помогало плохо. Выручал разве что новомодный таранный удар, но далеко не всегда его можно было применить. Поэтому рыцари, неуязвимые для большей части пехоты и лучников, из тех, что делили с ними поле боя, превратились в поистине ультимативное оружие классического Средневековья.
Нам известны сражения, когда несколько десятков рыцарей опрокидывали и обращали в бегство отряды в сотни, а иногда и тысячи человек. Да что там, иногда просто демонстрации атаки хватало для того, чтобы плохо обученная и не шибко мотивированная пехота классического Средневековья начала думать о том, как бы побыстрее и понезаметнее отступить с поля боя.
С рыцарями, конечно, нужно было что-то делать. Необходимо было оружие, которое будет уверенно пробивать тяжелую броню. И первой в длинном перечне такого оружия стала появившаяся в середине XII века мизерикордия. Обычное, по сути, граненое шило, способное пропороть любую кольчугу, словно тряпку.
Погоди, автор, - удивится внимательный читатель, - не ты ли сам на протяжении уже многих месяцев говоришь нам, что кольчуга на поддоспешнике отлично держит удары мечей, топоров и прочего благородного и не очень оружия? Что даже копье не всегда пробивает такую защиту. А полукустарное шило, получается, пробивает?
Ну да, получается так. И чтобы ответить на вопрос, почему так произошло, для начала нужно понять, что же такое, собственно, мизерикордия. А это, как уже говорилось выше, по сути, обычное, только очень большое шило. Длинный трех - или четырехгранный клинок длиной в две-три ладони и толщиной в человеческий палец у гарды, утончался к острию до толщины иголки, давая возможность всей этой довольно увесистой конструкции легко заходить в заклепанное кольцо кольчуги. После чего было необходимо совсем небольшое усилие, чтоб разорвать проволоку кольца и проникнуть дальше.
Поддоспешный гамбезон, как мог, конечно, защищал своего владельца от такого удара. Но удавалось ему это, если честно, не очень-то хорошо. Тяжелая рукоять клинка с крестовиной или ронделем позволяла создавать серьезное усилие на острие, даже при не очень сильном ударе.
Во время ближнего боя, переходящего в совершеннейшие "собачьи свалки" когда не было возможности нормально замахнуться для удара, это немудреное оружие довольно легко пробивало кольчужный доспех, служивший непреодолимой преградой для большинства другого оружия.
Так же узкое острие позволяло при некотором везении загнать его в прорезь рыцарского шлема. Ну, понятно, если только противник был хоть немного зафиксировал и не вертел головой во все стороны, как сумасшедший.
Немаловажным было также то, что это крайне эффективное оружие было также недорогим, а главное, совершенно несложным в производстве. Нет, конечно, и мизерикордии украшали золотом, серебром и прочими излишествами. Но в основе своей это был чрезвычайно простой и недорогой инструмент войны. Доступный не только рыцарству, но и простому солдату.
И нужно ли было удивляться, что рыцарское "милосердие" быстро перешагнуло за границы благородного сословия и стало оружием массовым. Не то чтобы рыцарству нравилось, что каждый немытый пехотинец имеет теперь возможность заколоть достойного человека, но сделать все равно было уже ничего нельзя.
И хотя военная элита и аристократия и пытались ограничить использование мизерикордии разным немытым быдлом, она и ее ближайшие родственники "рондельный кинжал" и "балок" распространялись по Европе с какой-то пугающей быстротой. Впрочем, это совершенно неудивительно. Везде в этой вашей средневековой Европе были рыцари. И с каждым из них нужно было найти общий язык.
Десятилетия сменяли друг друга, и на поле боя в помощь мизерикордии стали появляться новые инструменты для экспертных споров с рыцарями и прочими хорошо бронированными людьми предосудительной наружности. Алебарды, чеканы, шестоперы. И поэтому доспехостроение тоже ни секунды не стояло на месте.
Доспехи непрерывно улучшались, делая убийство своих владельцев все более и более непростой задачей. Кольчугу сменила пластинчатая броня проткнуть которую ударом острого заточенного шила становилось все сложнее и сложнее. И мизерекордия, а так же все ее ближайшие родственники тоже стали изменяться. Понемногу превращаясь из обычного шила в здоровый сорокасантиметровый гвоздь.
К концу XIII века рукоять кинжала существенно изменилась. Она увеличилась, причем как со стороны гарды, так и со стороны яблока. И теперь жестко закрепляла оружие в латной или кольчужной перчатке, превращая узкий клинок и закованную в броню руку в единое целое, позволяя бить им почти так же сильно, как чеканом. А широкое плоское яблоко было чрезвычайно удобно для того, чтоб, воткнув во врага клинок, ударить по нему несколько раз, загоняя его в даже самый прочный доспех.
Но, конечно же, как и любое другое оружие, мизерикордия и ее младший родственник стилет не состояли из одних плюсов. Имели они так же и минусы, причем минусы весьма существенные.
Во-первых их было невозможно использовать ни в каком другом случае, кроме тех случаев, когда вы с противником перешли к совсем уж близкому контакту. То есть в девяти из десяти случаев на поле боя мизерикордия была чуть менее чем полностью бесполезна.
Во-вторых здоровый зачтенный гвоздь всегда оставался здоровым заточенным гвоздем, и о фехтовании им можно было смело забыть. Хотя нужно сказать, что к XVI веку, когда стилет уже перестал быть оружием поля боя, он облегчился настолько, что даже попал в пару фехтбуков. Однако речь сейчас немного о другом, а о фехтовании мы поговорим немного позже. А пока мизерикордия оставалась простым грубым оружием, которое требовало скорее силы и большой массы, чем мастерства и хорошей реакции.
Вообще, мизерикордия и особенно появившийся в конце классического средневековья стилет оказались весьма популярным оружием не только у военной части общества, но и у сугубо, казалось бы, гражданских лиц. Почему, - просишь ты меня, дорогой читатель? Ну, потому что Средневековье было чрезвычайно беспокойным временем.
Живя в средние века, даже пусть и во времена "Осени Средневековья" ты никогда не знаешь, когда тебе нужно будет убить закованного в броню человека. Может быть, никогда. А может быть, уже сегодня вечером ты будешь проклинать всех святых, что забыл дома свой любимый стилет. Тут конечно как повезет.
В общем, подобные кинжалы с самого конца классического Средневековья постоянно носили не только с доспехами, но и с гражданским костюмом. Горожане, купцы, уличные бандиты, аристократы и многие, многие другие. Все любили этот незамысловатый и крайне надежный инструмент, позволявший решать множество жизненных проблем. Даже женщины находили для них место в своей одежде, убранстве и даже прическе.
К концу XV века латная защита достигла своего пика, превратив рыцаря в настоящую стальную статую. Крупные цельные элементы брони не давали возможности и самому острому клинку зацепиться за них, рикошетируя любой, даже самый сильный удар. Сочленения и сгибы такого доспеха были закрыты защитой сложной формы и дополнительным кольчужным полотном. делая человека, находящегося внутри, почти неуязвимым.
В ответ на такое наглое улучшение брони мизерикордия, недолго думая, окончательно превратилась в стилет. Став тонкой и острой, как вязальная спица, она стала способна пролезть даже в тончайшую щель. Некоторые из таких стилетов мастера оружейники даже специально перекаливали у основания. Для того, чтобы их можно было легко обломить после попадания во врага.
И казалось бы, ну что, может вообще это несерьезное оружие в сравнении с алебардой или шестопером? Но это только казалось. В тот момент, когда бой превращался в свалку, такая заостренная железка была зачастую страшнее даже удара люцерновским молотом.
Нанесенная такой спицей рана, пускай и неглубокая, в бою была обычно смертельна. Потому что застрявшее в теле врага обломанное лезвие не давало ране закрыться, и она, черт возьми, непрерывно кровоточила. А снять латный доспех, чтобы оказать раненому этой подлой железякой даже вне боя - задача не быстрая. В бою же раненый стилетом человек умирал просто от потери крови.
Когда к концу XVI века доспехи военной элиты стали утрачивать свою популярность, вытесняемые массовыми пехотными армиями, вместе с ними с поля боя стали понемногу исчезать и средства борьбы с ними. Сначала пропали булавы и шестоперы, превратившись из простого и надежного пехотного оружия в оружие декоративное и статусное. Вслед за ними та же судьба постигла клевцы и чеканы. Пехотные алебарды продержались дольше всех. Но в конце концов и они отправились в арсеналы.
Не было больше целей, для поражения которых требовалось бронебойное оружие. И казалось, что для этого самого бронебойного оружия все кончено. Но стилет имел по этому поводу свое собственное мнение. Даже с исчезновением доспехов с полей сражений он не канул в Лету. Для него снова нашлась работа.
В Новое время стилет стал штатным оружием артиллеристов. Почему - спросишь ты меня? Да все просто. С его помощью было очень удобно прокалывать картузы с порохом и при необходимости быстро чистить запальные отверстия пушек. А еще трамбовать порох в том же запальном отверстии, вспарывать мешки и делать еще дюжину важных и неотложных для артиллериста дел.
А в случае, если противник ворвался на батарею и нужно срочно драпать, бросая пушки, загнанный в запальное отверстие и обломанный стилет позволял быстро и надежно "заклепать" орудие. Делая его использование невозможным, по крайней мере, в ближайшее время. Что было чрезвычайно полезно. Ведь нет ничего обиднее, скажу я вам, когда пушки стреляют по своим недавним владельцам.
Так же стилет с более коротким клинком и развитой гардой еще долгое время использовался в дуэльном фехтовании в качестве оружия левой руки, просуществовав в таком статусе до конца XIX века. И только с полнейшей деградацией Европейского дуэльного кодекса в первой половине XX века окончательно превратился из боевого оружия в оружие коллекционное.
Вот такая получилась история про сталь, кровь и рыцарское милосердие.