Космический корабль «Орион-11» с позывным «Америка» направлялся в сторону орбитальной станции «Фридом», умело рассекая вездесущее черное море межзвездного пространства. Тьма по ту сторону иллюминаторов будто насмехалась над нами. Становилась все гуще.

Пристегнув себя к бортовому креслу, я еще раз пробежался глазами по собственным записям, чтобы поскорее закончить с отчетом. Мысли путались под воздействием невесомости и упорно отказывались собираться воедино. В последних моих заметках внезапно обнаружились оттенки избыточной сентиментальности. Прав был капитан, говоря, что романтикам на борту не место.

Перечеркнув всю страницу, я отправил ручку в свободное плаванье, ослабил ремни и взмыл к потолку. Сразу повис вверх ногами, но переворачиваться не спешил — хотелось устроить себе хорошенькую встряску, чтобы мозги побыстрее на место встали.

— Во всю веселитесь, второй пилот? — мимо меня, бесшумно оттолкнувшись от стены, проскользнула фигура Розы. Она ловко опустилась в свое кресло и устремила взгляд на датчики да экраны мониторов, тут же забыв о моем существовании.

— Какое нам теперь веселье? — угрюмо хмыкнул я и все же принял правильное положение — неуважительно было бы разговаривать с девушкой вверх тормашками.

Роза не ответила. Была слишком занята. Убедившись в исправности двигателей, она сразу принялась проверять показатели терморегуляции и регенерации атмосферы. Недавнее происшествие заставило ее значительно повысить бдительность.

Из всех бортинженеров, которых мне довелось знать, Роза была лучшим. В мой прошлый полет мы так же работали плечом к плечу, твердо уверенные в компетентности друг друга, — иначе в космосе и не выжить.

Оттолкнувшись рукой от обивки собственного кресла, я направился в сторону жилых капсул. По правде говоря, перед сном я надеялся пересечься с капитаном, да и мешать Розе лишний раз не хотелось.

— Предположительно через сутки корабль приблизится к земной орбите. Так что нам осталось недолго, что бы это ни значило.

Я так и не понял, пыталась ли она приободрить меня этой репликой или наоборот взывала к глубинному инстинкту самосохранения. Впрочем, особого значения это не имело. Теперь мы все оказались содержимым закупоренной консервной банки, так неудачно угодившей в канализационный сток. Барахтайся или нет — что толку? Пока не знаешь окончательного исхода, лучше поберечь силы, а там уж и видно будет. Роза понимала это, как никто другой. Потому и сохраняла завидное самообладание. Я кивнул ей и попросил не засиживаться допоздна.

— Выспись хорошенько, второй пилот, — успела произнести она, прежде чем я выпорхнул из отсека.

***

По пути к каютам я встретил Циркуля — не сдержался и двинул ему плечом хорошенько — за старые заслуги, так сказать. Он ядовито выругался, врезался в стену и отрикошетил от нее, как бильярдный шарик.

Подобных космических туристов глаз опытного астронавта определял сходу. Невесомость была им в новинку. Бедняги передвигались медленно: хватались за все подряд, лишь бы сбавить скорость. При попытке торможения раздвигали ноги в шпагаты, но по итогу лишь меняли траекторию полета и оставляли за собой шлейф из сбитых предметов.

— Не множьте космический мусор, профессор, — однажды отчитал его капитан.

Глядя на то, как у ученого глаз задергался, я чуть не умер от смеха.

Циркуль был приставлен к нашему экипажу в качестве геолога. Поговаривали, что до этого он работал на военно-испытательном полигоне и угодил в эпицентр какого-то массового пиздеца. Почти никто тогда не выжил, а этому счастливчику повезло — выбрался целехоньким. Правда, заработал себе психологическую травму: после при ходьбе всегда хромал на одну ногу, а когда поворачивался — описывал полукруг. Потому Циркулем и прозвали. В остальном он был здоров как бык, невероятно резок и столь же мнителен.

— Я знаю, что вы оба замешаны в этом, — враждебно шикнул профессор, как только ему удалось усмирить невесомость после моей наглой выходки.

Он все никак не мог отойти от недавнего происшествия — теперь у всех нервы были на пределе, чего уж тут.

Вчера утром возле трубопровода системы обеспечения теплового режима обнаружилась утечка воздуха. Что-то пробило обшивку. Давление снизилось на 52 миллиметра. Проснись мы чуть позже и... Хотя какое там уже проснись?

Если бы не бортинженер, невесомость стала бы нашей братской могилой. У Розы ушло всего два часа на то, чтобы обнаружить трещину, и мы с капитаном ловко заделали ее герметиком. Учитывая, что объемы этой чертовой «пробоины» не превышали трех миллиметров, она действительно управилась в кратчайшие сроки.

Оставался только один вопрос: что или кто, черт его дери, чуть было всех нас не угробил?

Изначально грешили на микрометеорит. Этот кроха мчится по космическому пространству со скоростью 35 километров в час и легко превращается в подобие пули, если на его пути возникает преграда.

Но эту версию быстро отмели. Отверстие имело слишком правильную форму, да и вокруг самой дыры я заметил рубцы и следы-змейки. Обычно такие оставались на стенах после использования дрели. Очевидно, что воздействие осуществлялось изнутри.

Саботаж. Сколько раз мы имитировали его на тренировках по действиям в условиях чрезвычайных ситуаций?

И все же, реальность ошеломляла. Для сравнения — это напоминало фильм и трейлер к нему. Не важно сколько раз ты посмотрел трейлер. Заучи ты его хоть до дыр — ничего не изменится. Невозможно учесть все, невозможно предсказать до конца, что будет ждать тебя в полном метре.

Тогда мы, избранные из тысяч других кандидатов и всегда убежденные в своем превосходстве, впервые так остро ощутили собственное бессилие.

Весь последующий день экипаж сохранял хладнокровное спокойствие. Не сговариваясь, мы решили вести себя так, будто ничего не произошло. Загружали голову рутинными задачами, допоздна возились с отчетами, перепроверяли исправность системы по нескольку раз подряд — делали все, лишь бы не подпускать панику близко к сердцу.

Первым не выдержал Циркуль. Во время дневного обхода он накинулся на капитана в бытовом отсеке и попытался задушить его бортовым кабелем. Повезло, что этому сумасшедшему не хватало космического опыта, чтобы оперативно исполнить задуманное. Капитан ударил его локтем в ребро и, воспользовавшись заминкой, подал сигнал о помощи. Насилу мне удалось оттащить Циркуля. В невесомости это представляло особую сложность — профессор вырывался, бил меня ногами, и мы то и дело с грохотом врезались в стены.

— Ты! С ним в одной лодке! Суки, я убью вас прежде, чем вы решите сунуться ко мне! — безостановочно хрипел он, пытаясь вырваться из моей хватки.

Мы вкололи ему усыпляющий транквилизатор, и впредь профессор не буянил. Однако какое-то время Циркулю все же пришлось провести в изоляции, пока мы не убедились, что он больше не представляет опасности для нас.

Покинув заточение, геолог тут же извинился перед капитаном — пожалуй, профессор упал бы перед ним на колени, если бы в невесомости подобное удалось осуществить.

Конечно, извинения ничего не решали. Никто не стал бы выпускать его, если бы существовала такая возможность. Но место на корабле было строго ограничено, и выделять ученому целый отсек под постоянное личное пользование оказалось несоизмеримой роскошью. К тому же нам критически не доставало рабочих рук. На ночь для перестраховки эти же руки мы связывали.

После инцидента Циркуль вел себя тихо и смиренно выполнял все свои обязанности. Хотя бушующая неприязнь к нам с капитаном все еще читалась в затуманенном взгляде.

Он и раньше недолюбливал капитана. Но агрессия геолога по отношению ко мне зародилась именно после случая с удушьем. Несчастный человек! Ненависть стала его защитным механизмом. Пожалуй, именно она удерживала Циркуля от крайней степени сумасшествия.

Видимо, не играло никакой роли астронавт ты, профессор или какая-то большая шишка — человеческая природа всегда возьмет верх. Над всеми. Потому что выживание любой ценной — единственная неискусственная ценность.

И все же я задел Циркуля плечом, даже зная, что подобная провокация может быть опасна. Задел потому, что не так уж сильно от него и отличался.

После происшествия с утечкой воздуха мы тут же связались с Центром управления. Было решено изменить курс. Изначально в ходе нашего полета планировалась высадка на Луну. Мы должны были собрать образцы грунта в лунных кратерах и доставить их на станцию для дальнейшего изучения. Потому в нашем экипаже и числился геолог.

Однако теперь планы изменились. Будучи в паре километров от лунной орбиты, нам пришлось повернуть назад. «Орион-11» сменил траекторию и направился в сторону международной космической станции. Там планировалось перевести дух, дождаться специального шаттла и уже на нем вернуться на Землю.

Сейчас на «Фридом» находилось несколько иностранных экипажей, потому она представлялась нам своеобразным спасательным кругом, до которого утопающему еще предстояло догрести. Если, конечно, он не задохнется и не утонет раньше.

Существовали вещи, о которых мы не могли судить наверняка. Например, просверлили ли отверстие уже в космосе или сделали это еще на Земле? И если подобное вытворили до нашего полета, можно ли с уверенностью сказать, что никто из экипажа к этому не причастен?

На самом деле, я преувеличил опасность произошедшего. В этой заварушке мы бы не отбросили коньки так просто. Подобные ситуации нередко отыгрывались на учениях — мы действовали на автоматизме и в любом случае справились бы. Да и вряд ли кто-то действительно хотел нас убить, скорее всего, планировалось попросту сорвать операцию.

Вышестоящие нередко так развлекались. Нам всего лишь не повезло стать частью их БДСМ-пати, устроенного без взаимного согласия.

Но, за исключением Циркуля, все держались молодцом. Роза предпочла больше не вспоминать о случившемся. Капитан почти не изменился, разве что стал совсем хмур и молчалив. Все свободные часы он проводил, запершись в своей каюте. Однако сейчас она пустовала.

Я угрюмо поплелся в капсулу и принялся раскладывать спальный мешок. Сон совсем не шел. Невесомость вызывала во мне нарастающую тревогу. Забравшись внутрь спальника, я вспомнил свой первый полет.

В то время я был совсем зеленым, и глаза мои блестели при любом упоминании космического пространства. Когда мы подъехали к старту, сердце громыхало, как корабль при выходе на орбиту. Помахали рукой прессе, выкрикнули парочку добрых слов провожающим и отправились покорять бесчисленные галактики.

К кораблю мы поднимались в крохотной кабинке, еле умещающей четверых — оператора лифта и нас в скафандрах: меня, бортинженера и капитана. Забавно, что именно тогда я, весь взмокший от пота, вжатый в стену в дико неудобной позе, впервые почувствовал себя полноправным членом команды.

— Ты уж не оплошай, второй пилот, — с улыбкой обратился ко мне капитан.

Я дал ему обещание и сдержал его. Держу до сих пор.

Мы выбрались из лифта. От верхней площадки к борту корабля вел раскачивающийся на ветру мосток — совсем хлюпкий на вид, почти тряпичный. Пока шел по нему, уже чуть было не обделался.

Кое-как я поднялся, вернее, протиснулся внутрь корабля — пришлось вобрать в себя побольше воздуха и хорошенько задержать дыхание.

Дальнейшие три часа ушли на подготовку к старту. Все это время мы сидели неподвижно, ожидая команды из Центра управления. Думаю, не стоит рассказывать о том, в каких местах у меня ныло.

Страха больше не было, наоборот, при взлете я испытал облегчение. Мои кровь и пот бурлили, смешивались воедино. А я вновь застыл, слушая грохот собственного сердца.

Затем наступила «романтичная» рутина — мы тестировали исправность датчиков, по нескольку раз связывались с Землей.

Выход на орбиту оказался куда мягче, чем я предполагал. Полностью сконцентрировавшись на работе, мы ощутили лишь отделение последней ступени. Чувство, конечно, оказалось не из приятных — будто тебя хорошенько пнули под зад.

Корабль покинул зону радиовидимости и вокруг — тишина. Можно освоиться.

В это время и знакомишься с тем, ради чего стоило все это затевать — невесомость. Она обволакивает тебя, принимает. Никаких земных аналогов нет, и никогда не будет. Это неописуемые ощущения. Для них просто не существует слов.

Мнишь себя профессионалом и приступаешь к первым попыткам передвижения. Вот только с чувством собственного достоинства в космосе прощаются быстро. Руки и ноги не слушаются. Пытаешься поймать парящий предмет легким движением пальцев и тебя со всей силой бросает в сторону, решишь затормозить — бросит уже в другую. Оттолкнешься от пола ногами, а завершишь маневр головой об потолок.

По итогу синяков и ссадин за первый день полета набирается больше, чем за всю жизнь на Земле.

— Здесь я бессилен. Практика — твой единственный помощник, — отверг мою тогдашнюю мольбу о наставничестве капитан.

Он всегда парил легко и непринужденно, будто родился в невесомости. Кажется, моя беспомощность его забавляла.

— Не крути головой так часто — укачает, — предостерег он.

Но мне уже поплохело. Тошнота подступила к горлу, и я еле сдержался, чтобы не загадить все вокруг. Стыд мой был соизмерим с объемом нашей галактики. Однако он того стоил:

— Ладно. Завтра поучу тебя летать, как следует.

Да. В космос отправляешься за невесомостью. Она уникальна и обворожительна. Но тогда в моей груди возникло еще одно чувство, для которого я так и не нашел слов.

***

Принято считать, что астронавты тоскуют по дому. Видно я оказался каким-то неправильным астронавтом, ведь больше всего я тосковал на Земле.

Сколько раз я рисовал его? Это спокойное хладнокровное лицо в скафандровом шлеме. Сколько раз вспоминал, как он снимал с себя перчатку, отправляя ее в полет, и трепал мне загривок, словно молодняку?

Мне было за чем возвращаться в космос. Но больше в один экипаж нас не ставили. Не везло.

Я отлетал два раза без него. Почему-то ощущения невероятно разнились. Может невесомость не была такой уж неповторимой? Я знал чувство и покруче.

Во все остальные операции я всячески избегал прежней должности. Потому что у второго пилота может быть только один капитан. А у капитана?..

Я помню как сорвался. Напился и пришел поздравить его с юбилейным полетом. Знал, что он будет в канцелярии. По пути в парке тюльпанов нарвал. Он действительно был там. Только не один — с семьей. С женой и трехлетней дочкой — красивой такой белесой девочкой. Глаза — черные бусины. Папкины глаза. Все остальное — от матери. А глаза его. Точь-в-точь.

Я отвлекся от мыслей, когда услышал шорох. Шлюз тихо пикнул в знак разблокировки. На моих губах застыла грустная ухмылка. Доступ в личную каюту имели только два человека — ее непосредственный хозяин и ...

— Я ждал вас, капитан.

Он мгновенно возник за моей спиной без лишнего шума, видно и правда родился в невесомости.

Транквилизатор был введен мастерски — так, что я почти ничего не почувствовал.

— Выспись хорошенько, второй пилот. Ты заслужил отдых.

Только теперь я заметил, что не прикрыл иллюминатор специальной створкой. Тьма за его пределами будто насмехалась надо мной, и я улыбнулся ей в ответ. Космический корабль «Орион-11» с позывным «Америка» направлялся в сторону орбитальной станции «Фридом».

Отчет космической полиции по делу № 238:

4 апреля 2074 года в 5:34 космический корабль Орион-11 стартовал с главного космодрома, мыс Канаверал, штат Флорида.

7 апреля 2074 года в 6:42 была зафиксирована утечка воздуха в зоне системы обеспечения теплового режима.

7 апреля 2074 года в 9:10 утечка была устранена.

7 апреля 2074 года в 9:25 экипаж «Америка» связался с Центром управления и получил приказ о смене курса.

7 апреля 2074 года в 9:39 курс был обновлен.

8 апреля 2074 года в 10:10 экипаж «Америка» вновь связался с Центром управления и подтвердил, что держит курс на международную космическую станцию «Фридом».

9 апреля 2074 года экипаж «Америка перестал выходить на связь. Все члены экипажа пропали без вести.

Дело подлежит прекращению в связи с истечением срока давности.

Подпись: Глава космического департамента по регулированию чрезвычайных ситуаций Элиот Ридер.